[indent] Где-то у самого горла забилась чума, драла изнутри острыми когтями, заставляя заливаться кашлем. Он все-таки глотнул ее, немного, но ощутимо, не смертельно, конечно же, чтобы сразу падать на колени и отходить в мир иной, но отвратительный тлевотный привкус смерти еще долго будет на языке, гнилью и разложением забираясь в самое нутро - истинной смертью.
[indent] Андуин приподнимает отцовский меч, яркий свет прекрасно оттеняет карминово-черную кровь, что осталась на нем, следует ее уже чем-нибудь смыть, не хватало еще, чтобы она засохла, потрескавшейся коркой оставляя следы на стали, как шрамы от всех тех поступков, что он успел совершить. Да и отец был бы явно недоволен, что с оружием так обращаются, слишком долго ему говорил, что меч всегда должен быть  хорошем состоянии, всегда ухоженным. Король осматривает скрипучую, пропахшую солью и морем палубу, в попытках найти хоть что-нибудь, что сойдет за ненужную тряпку.
[indent] Палуба мертва, если не считать всех тех, кого перенесли из лордеронского тронного зала. Алерия продолжает смотреть в ту сторону, где за плотными бело-серыми облаками скрылся дирижабль королевы-банши, словно способна видеть через плотную завесу и взгляд ее, если честно, не предвещает ничего хорошего и намекает, что лучше сейчас эльфийку явно не трогать; юный король не знал, какого это, осознавать, что один из самых близких людей стал тебе врагом, не мог осознать чувства, что переполняют героя первой и второй войны и в этом чувствовал себя крайне бесполезным. Ближе к центру палубы недовольно тер свою морду Генн, кажется, его все же укачало, как бы сильно старый ворген не желал казаться намного стойче, чем есть на самом деле. И Джайна, конечно же, стоящая у штурвала, что под магией самостоятельно правил и медленно вел корабль, для неба никогда и не предназначенный. Андуин даже толком не знал, как она здесь оказалась, впрочем, кажется ему, что про битву при Лордероне успели узнать все, включая и забравшихся глубоко под землю червей. И все же, как начать разговор он толком не знал. В последний раз они расстались, мягко говоря, не очень тепло, Андуин ощущал всю обиду, что переполняла его тетку, что бурлила в ней ненавистью и причиненной болью, недоверием, полоснувшей по ней и оставившей шрам в виде огромного кратера на месте целого города. И, казалось, в этом есть и его вина, в смерти столь многих, потому что сделал недостаточно, потому что не смог придти на помощь в час нужды...
[indent] Король отворачивается, все же находит какую-то полусгнившую тряпку прямо на досках, которой можно оттереть кровь, медленно проводя ей, смывая гнилью и морской водой чужую кровь, что оставалась на пальцах, словно красным пигментов впитываясь в саму кожу. Он никогда этого не хотел...
[indent]  — Джайна? - Он вздрагивает от своего имени. Руки дрожат, от слабости, от досады. Он очень и очень устал, там, на земле, пораженной гнилью и смертью, там, где приходилось вести в бой, отдавать приказы убивать и смотреть, как гибнут твои люди. Это был не его мир, но это было его наследием.
[indent] Ведь он должен сражаться.
[indent]  — Спасибо. - Он улыбается, рвано и криво, больше от ломоты в костях, от тлевотного привкуса во рту, пытаясь хоть немного показать, что действительно благодарен.  — Спасибо, что пришла на помощь. Не знаю, как бы это все закончилось без тебя.
Возможно они бы проиграли и отступили и все сотни жертв, что пали под стенами города, были бы принесены зря, возможно он бы опять подвел всех, кто доверился ему, повел бы их на смерть просто так, из желания что-то доказать самому себе. Возможно, что он не такой уж и бесполезный король. Но взгляд сам стремится за корму, туда, где по лордеронским руинам растекается зеленая мгла и осознает - что все же бесполезен. Отец обещал вернуть Лордерон Менетилам, а Андуин вернет Калии исключительно руины, в которых невозможно жить.
[indent] Он вновь смотрит на свою тетю, давно потерявшую золотистый блеск волос, постаревшую, кажется, на десятки лет, от всей той боли, что рухнула ей на плечи, заглядывая в потускневшие глаза. Ему и самому кажется, что он постарел на добрую сотню лет и, что куда как важней, если сейчас взглянет на свое отражение, то не сможет узнать человека по ту сторону.
[indent]  — Но должен признать, это было эффектно, - на этот раз улыбка кажется не такой уж и вымученной.  — Как ты... чей это вообще корабль?
Он делает вид, что не замечает знамен Кул Тираса или не хочет их видеть. Слишком корабль старый, вздувшийся, словно пролежавший на дне.

[indent] Он никак не может продрать горло. Все еще хрипит и пытается выкашлять чуму. А может, это сожаление, разбитые мечты, что пытаются вырваться из его желудка битым стеклом тех аккуратных песчаных часов, в которых он хранил надежды на мир и сосуществование в гармонии. Его ударили реальностью наотмашь, последним, вымокшим под дождем письмом, написанным знакомой рукой теперь уже ушедшего; перебитого и сломанного компаса от которого ничего не осталось; кольцом, висящим на шее и иногда тянущем к земле, словно гиря; мечом, на котором крови, кажется, больше, чем когда бы то ни было. Когда он стоял там, на земле, в окружении солдат, готовых ринуться в бой, готовых отдать свои жизни, было проще, совсем не страшно, пусть даже и умереть, но в этой какофонии смерть казалась чем-то привычным, отбива сердцем ритм барабанов войны.
[indent] И Андуин коротко улыбается, не смотря на то, что устал, не смотря на то, что в душе настолько плохо, что его сейчас наизнанку вывернет, хотя, наверное, на глазах тех, кто эту битву пережил, делать такого не стоит. Он дрожащей рукой убирает выпавшие из хвоста пряди со лба, что мешают ему смотреть, рассматривая ту, что долгие годы была ему учителем, ментором, тем, кто научил его светлому и тем мечтам, которое сейчас были растоптаны. И у Джайны тоже, ее мир растоптали похлеще, чем его, у Андуина хотя бы был народ, ради которого он каждое утро поднимался до восхода солнца и принимался за дела, у Джайны же... осталось лишь ее горе.
[indent] И он хмурится, слыша эти слова, жестокие, холодные как лед, который чародейка может сотворить из ничего.
[indent]  — Бэйн тоже угроза? Его тоже не стоит щадить? — Он внимательно смотрит исподлобья, рассматривая уставшее и тронутое магией лицо женщины, пробуждая в ней воспоминания старые. О том, как тепло было в ее башне, пусть и высоко, о том, как они наблюдали за вереницей кораблей, уходящих в море, о том, как и он, и Джайна, и Бейн, что нашел у чародейки защиту и приют, думали о мире и о том, как прекрасно будет им жить не зная бед. Андуин вздохнул, он даже сказать не мог, чтобы сделал, если бы столкнулся на поле боя с тауреном. Поднял бы он руку на друга? И сам не знает...
[indent]  — Орда не единый их правитель - вы сами это говорили. — Андуин стирает с лица грязь и кровь, оставшиеся на тяжелой латной перчатке. Он ненавидит эти сияющие доспехи, возненавидел их, как только увидел, ибо они значили, что войны не избежать, что война и его тоже изменила. Еще изменит, он не глуп и понимает это, остается лишь только молиться Свету, чтобы изменения эти не вырвали его сердце и не оставили вместо этого черную пустоту. — Я не буду судить простой народ за деяния безумца, каким бы он ни был. Они не обязаны отвечать. Или вы так же готовы пустить под расход невинных, безоружных, детей?
[indent] Кровавые страницы, они есть у всех. Андуин хмурится, история о Даэлине вовсе не красивая сказка, для него она всегда была ужасом и кошмаром, потому что Даэлин был глух к своей дочери точно так же, как очень часто был глух к нему самому отец и это дрожью пробирало до костей, ведь эта глухота в итоге привела его к смерти... впрочем, умение слушать не спасло и Вариана от предательства и смерти на дальних берегах. Это сбивало с толку - где же правильный путь?
[indent]  — Спасибо... тетушка. — Он принимает флягу, предварительно сняв перчатку, и улыбается уже не так печально, делая крупные глотки с горла, так что ледяная вода бодрит, утоляет жажду, только после этого выливая остатки на лицо и смахивая чужую кровь, грязь и пепел, осевшие на нем. Ему теперь намного лучше, он больше не ощущает, что готов лечь прямо здесь, на влажных досках, и забыться глубоким сном без сновидений. — Мне казалось, мы еще в Пандарии выяснили, что убить меня крайне сложно.
[indent] Это было так давно, что, кажется, происходило и не с ним, а с кем-то другим - юным и наивным, способным прощать и искать хорошее даже в самых жутких монстрах. С тем, кому не приходилось вести на смерть людей, чтобы мстить за еще большие потери, спускать в долины отряды, посылая их на резню, считать войска, как в казне считают деньги и горстями отсыпать души, словно ради покупки какой-то вещицы. И сердце от этого болело еще сильнее.
[indent]  — Вы самый близкий человек, что остался у меня, тетушка. Как я могу отказать вам? — он сжимает губы в плотную линию, чувствуя горечь у самого горла, что битым стеклом проталкивалась дальше, не смотря на свежую воду. Он смотрит в глаза, на которых отпечатана жалость, причем жалость к нему и от этого еще обидней. Он не мог видеть себя со стороны, но и выражения Джайны было достаточно, чтобы понять очевидное. После такого боя цветущим и благоухающим не выглядят. И ему не хочется думать, сколько чужой крови он только что смыл с лица. — Что же с нами стало?
[indent] Корабль медленно снижается и дает рассмотреть разбитые осадные орудия и горящие баррикады, через которые они прорвались, Андуин перегибается через борт и смотрит на пока еще не убранные тела, перемешавшиеся между собой, на изорванные знамена, красного и синего, лев и орочьи клыки, что рвет беспощадный ветер.
[indent] Они вернули Лордерон.
[indent] Нет.
[indent] Они вернули руины.

[indent] На лице сама собой появляется горькая улыбка, такая же, примерно по вкусу, как и ком, что во рту застрял, от обиды и от боли. От всего здесь сегодня происходящего. Андуин смотрит вниз, туда, где клубятся зеленым смог и чума, уничтожая последнее, что оставалось от Лордерона, на который выпало столь многое в свое время.
[indent]  — Сегодня я бы мог. — Отвечает он чародейке, поднимая на нее раскрасневшиеся уставшие глаза. Он бы мог встретиться с Бейном, не как с другом, не как с тем, с кем они вместе смеялись и играли в игры, детям присущие, пытаясь скрыться от этого жестоко мира, треплющего их так нещадно и заставляющего ощетиниться друг против друга. — Но я не думаю, что это принесло бы мне покоя.
[indent] Убийство вообще покоя не приносит, вот только Андуин в беспомощности руки опускает, потому что не знает, как толком это объяснить. Как заставить собственный разум не давиться злостью и яростью, не сжиматься горькими позывами от той несправедливости, что переполняет мир.
[indent] О да, он несправедлив, он беспощаден, жесток и любит издеваться. И как же сложно после каждого удара вновь подниматься на ноги, чтобы взглянуть на небо и сквозь серые тучи рассматривать редкие проблески голубого неба. Талант, однако, в полнейшем заблуждении искать себе утешения, но у юного короля это как-то получается, с каким-то особым садизмом, на самом деле, стоя на палубе мертвеца, покрытый грязью и кровью, он отчаянно пытается придумать хоть что-то, что облегчило бы сердце его тетки, ослабило тиски ее бесконечной ненависти.
[indent]  — Я никогда не изменю своим принципам... даже в угоду войне. — Твердо произносит он. Да, Андуин пытался искать в Сильване хорошее, ведь когда-то она была поистине выдающейся женщиной, она отдала свою жизнь за родину, что любила и которая после не приняла ее новую - мертвую, но чувствующую и мыслящую. Какая же обида должна сквозить в ней, как же она, должно быть, съедает изнури из-за упущенных возможностей. Каждый любит жизнь, каждый мечтает о забвении тихом, а не о страдании в разлагающемся теле.
[indent] Юный король знает, что его буду ломать, и так делают это слишком часто, с того далекого времени, когда острые когти сомкнулись вокруг него и черные крылья подняли в небо, унося очень и очень далеко в пещеры, к драконидам, знакомиться с новой чешуйчатой семьей, на короткий миг, но все же. С того самого времени, как под высокие своды пещер вторглись герои, вместе с его отцом, началась та самая пресловутая борьба с миром. Ведь даже Катрану ему было по своему жалко - ее безумие лишь отголоски безумия ее отца, принесли множество бед их королевству.
  [indent] — А как же спасти от этого других? — он внимательно смотрит на чародейку, пока корабль преодоляет последние футы до земли, опускаясь на вытоптанную и забрызганную гнилую траву. Ему хочется сказать что-то еще, напомнить Джайне обо всем, о чем они когда-то мечтали, о чем грезили, вместе, наблюдая закаты с каменного причала и высматривая широкие плавники в бескрайнем синем море, что отделял их словно от всего остального дурного мира. В том мире было счастье и были надежды, тот мир остался лишь только выжженным кратером, а он так и не смог ничего толком сделать, потому что был недостаточно силен. — Я все еще жрец, мое предназначение все еще спасать остальных.
[indent] Он не называет кого именно, только тяжко вздыхает, прежде чем сойти с трапа. На него устремлены взоры всех, кто пережил эту битву, кто еще мог видеть. Солдаты подходят ближе, они рассматривают спустившийся с небес корабль словно чудо, а на короля смотрят со смесью радости и нестерпимой боли. Хотелось бы облегчить их страдания, но сражение выкачало все силы, а падать перед солдатами в обморок не особо поможет поднять боевой дух. Андуин ведет головой - перед ним россыпь существ, что поклялись в верности Альянсу, что погибали за сине-золотой стяг в уверенности, что поступают правильно. И те кто выжил сегодня похоронят друзей и родных, а завтра, в очередном бою и сами сложат головы.
[indent] Не такого будущего он хочет для своего народа.
  [indent] — Лордерон наш! — объявляет король и громкий возглас возносится в небо, они чествуют эту победу, пусть победой это толком и не назовешь. В голове все так же гремит могильный голос, заползая в душу. Ты выиграл ничего... Андуин вскидывает руку и толпа затихает, вновь внимая правителю, приведшему их сюда. — Идем домой.
[indent] Что еще он мог им сказать, солдаты медленно разбредались, кто-то ушел к жреческим палаткам, кто-то за своими скакунами, кто-то и вовсе на поле боя, искать выживших, али себе награду. Тут правила просты - все что на поле боя нашел, тебе и принадлежит, правила старые как мир, то что мертвецу уже не нужно, тебе может пригодиться. Юный король жестом подзывает к себе агентов, стоящих в стороне, что бесшумными тенями скользят ближе, внимая приказу.
  [indent] — Пленных вывезти незаметно. Доставить в темницы. Тех кто надышался чумой - в карантин. — Агенты молча кивают и словно растворяются, стремясь выполнить приказ. Не хватало еще самосуда после всего произошедшего, а ведь наверняка кто-то захочет подобного. Потому что боль так просто не заглушить. Андуин разворачивается вновь к чародейке, слабо улыбаясь. — Тетушка... я где-то здесь оставил Почтение. Не поможете мне ее отыскать?
[indent] Он протягивает руку в перчатке, а в саму кожу впиталась кровь, так, что жест этот кажется больше издевательским.
[indent] Досада вновь бьется где-то в висках.

[indent] — Тетушка, вы разве не знаете, что у жрецов альтруизм величайшая радость и единственный смысл существования? — Андуин грустно улыбается, когда-то давно он мечтал исцелить весь мир, от мала до велика, унять чужую боль, срастить все раны, растворить рубцы. Ему казалось это столь простым, на самом деле, намного проще, чем просто давиться горькими слезами, пытаясь сдвинуть тяжелый камень, под которым медленно растекалась карминовая кровь, да раздавались последние удары сердца. Он всегда был слишком слаб перед обстоятельствами, что высились перед ним, но всегда казалось, что Свет поможет справиться с этим, преодолеть все. Ведь именно об этом говорили жрецы в соборах, на каждой из месс, уверяя, что яркий белый свет излечит все раны.
[indent] Да, физические вполне. Душевные - нет.
[indent] Он смотрит на Джайну и чувствует себя как никогда беспомощным и, что самое главное, бесполезным. Когда в ее жизни случилось ужасное, магическим огнем выжегшее все, что было дорого, включая и сострадание, он мог только наблюдать. Бесполезный, по сути своей, мальчишка, не способный даже залечить чужие волнения неспокойного сердца. Ему бы хотелось быть рядом, хоть как-то помочь, но хуже всего было осознание, что помочь он не мог ничем. И Свет, что до этого казался выходом, величайшее сострадание, все рассыпалось о бесконтрольную ярость и бесконечную ненависть.
[indent] Они идут вдоль разрушенных баррикад, некоторые из них объяты пламенем, но большинство просто развалились во время штурма и последующей стычки, в земле совсем рядом торчит огромный металлический шип, часть той жуткой машины, которую Орда выкатила за стены города. На секунду Андуин вздрагивает, в ушах стоит звон металла и треск костей, которые она перемалывала, пока он мечом пытался повредить цепь, приводящую в действие коленвал. Наверное следовала послушать Генна и в этой битве быть позади и отдавать приказы на безопасном расстоянии... но отец бы так никогда не поступил бы.
[indent] — Я должен попросить прощения. — Земля под ногами хрустит от мороза, от магии, что разгоняет чуму, эту землю пропитавшую, теперь здесь только руины, настоящие, на которых нет жизни от слова совсем и каждый, кто сюда сунется, будет встречен только смертью. — За то, что не помог. За то, что не смог исцелить эти душевные раны. Я клялся помогать каждому, но в итоге не смог помочь самым любимым...
Наверное, это характеризует его как короля. Сегодня погибло столь много, еще больше погибло у Тельдрассила, невинных и безоружных. Не помогло его сострадание, не помог Свет...
[indent] Андуин стягивает латную перчатку, скрипит кожа и легкий мороз касается самых кончиков, когда юный король опускается на одного колено, касаясь проклятой земли рукой. Свет струится, отсвечивая через ногти, медленно переползая на землю, легкими искрами крутясь среди зеленых завихрений, стараясь заманить их в какой-то свой танец и увлечь очень далеко. Исцеляющая сила течет по больным мышцам, бурлит в крови, кажется, еще немного, и чума уступит, но зеленые ядовитые языки душат легкие искры и пытаются ужалить за руку. Андуин убирает руку и тяжко вздыхает.
[indent] — Бесполезно... здесь все мертво. — Король тихо вздыхает, все еще преклонив колено перед ядом и чумой. — Мой отец обещал вернуть эту землю тем, кто жил на ней, но теперь никто и ничто не сможет существовать в этом месте. Даже отрекшиеся.
[indent] И было странно, как-то больно и обидно, ведь он всегда считал их жертвами обстоятельств, которых жизнь заставила изворачиваться, принимая свой новый облик. А теперь они... что? Такая же безумная армия, коей стали со взмахом руки Короля Лича? И жалость эта для них бесполезна... как и его Свет для этой земли.