Кольтира Ткач Смерти, unk. |
| Кольтира Ткач Смерти, death knight. |
О ПЕРСОНАЖЕ
Общий концепт персонажа
Канонная информация есть тут и тут, это всем известно и никому не интересно - так что дальше будет история о том, как жил-был на свете мальчик, не знавший страха, короче, сам виноват. Warning: борщ с блестками много цитат, хэдканонов, все вперемешку, сомнительный юмор, не менее сомнительный пафос, ООС, смерть основного персонажа (спойлер - но не до конца).
Ах, какой у меня внутри барабанный бой,
ах, какая блажь, ах, какая под хвост вожжа.
А тебе не узнать, как легко мне идти с тобой,
и слегка дрожа, и руку твою держа.
(kaitana)
Жизнь нашего героя, как и многих альтернативно живых не-мертвых, очень четко разделена на “до” и “после” - признаться, порой ему кажется, что никакого “до” не было. Но, конечно, было - в хорошие дни он в этом уверен. Первое время вспоминать об этом было невыносимо больно. Потом прошло. И не такое проходит.
В его памяти это самое “до” сливается в длинный, длинный, почти бесконечный солнечный день, в историю, в которой ты - главный герой, и потому с тобой ничего не может случиться. Он так-то понимает, что и в том сияющем вчера было и что-то невеселое, но оно уходит на задний план, и остается только ясное солнце вечного лета. Н и ч е г о вечного не бывает, о мое летнее дитя, но кто же о том помнит? В мире, где, если верить принцу Каэлю, магия доступна всем, где белые башни тянутся к безоблачному небу, где рыси-прыголапы подходят и ластятся, как домашние коты, где реки текут молоком и медом, а самой страшной угрозой являются одичавшие тролли - кто о том думает? Вот и наш герой не думал - были в его жизни более интересные штуки.
Говорят, что первые сорок лет в жизни мальчика - самые сложные, но первая тысяча - ничем не проще. Вторая, впрочем, тоже. Да, по смертному счету Кольтире примерно дохрена лет - после этого стоит добавить “а так и не скажешь”. Годы (и века) текли солнечной рекой, мудрость где-то задержалась (спойлер - так и не явилась), вместе с ней потерялись и осторожность с инстинктом самосохранения (если найдете, просьба не возвращать, и без них хорошо) - зато самоуверенность, упрямство и гордость пришли в первых рядах, да так и остались (и после смерти никуда не делись).
Что бы он сказал о себе-прежнем, если бы кому-то вдруг понадобилось такое - одной строкой? “Я любил танцевать”. Наверное, это глупо и странно, ведь было же еще многое и многое, но почему-то первым делом - и с особенной остротой - ему вспоминается именно это. Он был (да и остался, но это уже совсем другая история) из тех, кто воспринимает мир через движение, и где-то в глубине души полагает жизнь одним непрерывным танцем. Тогда его называли - Ткущим Тени (ну ладно, официальная локализация, так и быть - “Ткач Теней” тоже звучит неплохо).
“не знаешь, что делать, делай балансэ,” смеется он про себя, не зная, откуда это помнит. его смерть близко, так близко, что от него веет вечным холодом вечных льдов. он смотрит в глаза — такие же — в которых плещется яростный голубой огонь.
— кто я? - спрашивает он и знает, что никто более его не слышит, только тот, кто рядом, тот, с кем разделяют его скрещенные клинки. — кто я, смерть моя?
но ответа не ждет. зачарованная сталь срывается, скользит по стали чужого клинка и уходит вниз, освободившись, и сам он ныряет вниз — и вбок, под руку противника, будто это действительно танец, и один ведет, а второй следует. он разворачивается и — по какой-то всплывшей из глубин туманной памяти привычке — вскидывает левую руку, и будто ждет, что с пальцев сорвутся бело-розово-сиреневые стрелы.
ничего. не. происходит.
но клинок по-прежнему — в его руке, и тело не становится чужим, только будто горит изнутри, но это — совершенно — не страшно.
Что еще? Мне нравится предположение, что при жизни Кольтира был одним из Следопытов (или Странников?.. Farstriders, короче) под командованием Сильваны и относился к рейнджер-генералу с большим уважением (ценное мнение - она этого полностью заслуживала!расрасрас)) Хотя то, что понабирали человеков по объявлению, он, как приличный эльф, осуждал - правда, не при генерале, зачем бы ее расстраивать.
Он был хорошим лучником - правда, с мечом управлялся гораздо лучше (в мечном бою больше танца, иф ю фоллоу ми), умел читать следы, ориентироваться в лесу по мху, звездам и тролльским завываниям во-о-он из тех кустов - все, что положено, в общем.
Ах да, и еще. Несмотря на то, что уже тогда он был личинкой самоуверенного пустоголового ублюдка тм (спасибо за формулировку, Тассариан, я тебя тоже люблю), он был совершенно искренне и безоглядно привязан к своей семье. Он любит их до безумия и до сих пор - просто очень старательно пытается об этом забыть. Порой тени, приходящие из мрака, обретают их лица. И это немножечко pizdets. Но ничего, и не такое переживали. Пе-ре-жи-ва-ли. Смешное слово.
Тот, кто летал,
был весел и смел,
всё раздал, что имел,
взял, что посмел,
был любим и глуп,
черен от гнева,
от боли бел.
(lllytnik)
А потом, конечно, мир кончился, потому что пришла Плеть и принесла с собой всеобщее равенство в смерти пополам с зомби-апокалипсисом. И все произошло очень быстро, и того, кто считал себя главным героем, не спасло ни-че-го. Ибо “...никого не защитили слова и клятвы, и те, кого очень любили, умерли тоже.” © Нет, за себя ему не было страшно ни мига - а за тех, кого он любил, с какого-то момента бояться уже не было смысла. Да, он действительно надеялся на то, что Тассариан его послушает - и в глубине души был, конечно, уверен, что победит, если что. Увы самоуверенным - и горе тебе, Луносвет.
Солнце я видел,
с миром прощаясь,
не знал я большей беды.
Как дерево стал
язык непослушный,
и остывшее тело — как лед.
(Исландия, XIII в., via shn)
Когда его вернули к не-жизни, он почти ничего не помнил - ни имени, ни прошлого, ни-че-го.
тело — чужое. нет, не потому, что оно ему не принадлежит, нет — он с трудом, но узнает черты лица, мелькнувшие в случайном отражении, он смотрит на свои руки — и вспоминает их — до самого последнего тонкого шрама. только, кажется, раньше кожа не была такой сухой и серой — или была. или он просто неправильно помнит. нет, так не может быть. а тело — чужое. и глаза — чужие. светятся, мерцают голубоватым мертвым светом. но здесь — у всех — такие глаза. так — правильно? так — должно быть?
тело не слушается. он помнит — раньше было иначе. раньше — когда? когда… он отчаянно трет виски, пытаясь в темных ледяных пещерах своей — не своей? — памяти отыскать это самое “когда”. когда… когда никогда. может, этого и вовсе не было? он всегда был — таким? нет, нет, не так, неправильно. он чувствует себя слепым и глухим, он пытается действовать на ощупь — но тело почти ничего не чувствует. все — чужое. все — не свое.
что со мной? — думает он. где я? — думает он.
кто я? за-чем?
руки не помнят, как держать клинок. руки не помнят ничего — как ничего не помнит он сам. руки не слушаются. если сделать вот так — вспоминает он — вот так повернуть ладонь, потом вот так и вот так, чтоб она была похожа на… что? это называется “полет закатного дракондора” — вспоминает он, но не может сказать, что такое “дракондор” и что такое “закат”. он пытается повторить то, что всплывает в опустошенной памяти — и не может. рука будто заледенела, рука не гнется. он закрывает глаза — что-то неведомое в груди захлебывается криком от невыносимой боли. так не должно быть. так — есть.
А потом память стала возвращаться - и он сотни раз пожалел об этом. Без нее было намного проще жи… то есть не-жить.
может быть, это и есть боевое братство, а?
вот еще одна вещь, о которой у меня нет никакого понятия
ты разочарован, не правда ли?
(morgeyna)
И если Тассариану вся эта не-жизнь (до поры, до времени) казалась нормальной (впрочем, после деревни и казармы нормальным покажется что угодно, а многое не очень и поменялось)- то Кольтире вся эта Плеть была против шерсти (“смотрииии, какая величественная ЦЛК, век глядел бы, не дыша!” - “я бы сказал, какая она, да кто ж меня спросит”). Почему он не дергался? Потому что его состояние больше всего напоминало то самое: “что воля, что неволя - все равно”.
Здесь ничего не работает,
и это лучшая новость.
Как бы умники вроде тебя ни ершились,
а все равно вас
воздух местный отравит,
топь впитает и прожует.
(lllytnik)
Он пытался устроить самому себе встречу с Последней Смертью - раз не вышло, два не вышло, и он перестал. Он пытался нарваться на Последнюю Смерть в бою - и то не выходило, будто бы вся его прежняя везучесть решила сработать именно сейчас. Он пытался устраивать американскую забастовку (прийти на работу и делать все через жопу) - срабатывало через раз и только заставляло убеждаться в том, что “смысла не было, не было ни в том, ни в другом”. И кто знает, чем бы дело кончилось, если б не случилось боя у Часовни Последней Надежды - и будущие рыцари Черного Клинка не спиздили сраный трактор Акерус, зловеще хохоча.
долго курит возле баков ржавых,
щурясь, озирается на свет.
я один. всё тонет. боже правый,
жизнь прожить осталось (или нет).
(_raido)
...и нужно было что-то решать. И он вправду, не глядя, выбрал бы Альянс, стоило Тассариану сказать о том хоть пол-слова - потому что где сокровище ваше, там и сердце ваше возвращаться ему, по сути, было некуда. Но Тассариан в обычной своей манере начал блеять что-то про ойнуянезнаю и самрешай - и стало понятно, что навязываться дальше уже совсем неприлично, остается только развернуться и уйти куда глаза [не] глядят.
/Звучит тревожная музыка, хор на на заднем плане надрывается: “Идиот! Идиот!” Но кто ж его слушает, этот хор, а статьи о том, как хорошо, как славно говорить словами через рот, еще не написаны - уровень развития не тот-с./
...я наглаживаю рукав,
я готовлюсь к так и не встретились,
собираюсь на не смогли,
наряжаюсь для никогда.
(lllytnik)
Alas, Andorhal...
Нет, потом они, конечно, встретились - на поле боя, как и ожидалось. Рано или поздно это должно было случиться, и даже странно, что вышло скорее “поздно”, чем “рано”. Истерзанный, измученный Андорал стал новой границей между “до” и “после” - но как бы то ни было, Кольтира считает, что все сделал правильно. Если б он заранее знал, что его предадут - он поступил бы так же. Впрочем, наказание он тоже полагает справедливым - и, если уж совсем честно, к Темной Госпоже никаких претензий не имеет. А что с ним надо было сделать за предательство - поцеловать в щечку и отправить командовать дальше? Вот именно.
Заснуть он не мог. Просто что-то было не так.
Нет-нет, на него не пялилась темнота,
из стен не сочились призраки, и кровать
ни разу не попыталась его сожрать.
Всё это ему не мешало бы, он привык,
подумаешь невидаль - черти из головы.
Нет, не было колик, мигреней или простуд,
он просто внезапно почувствовал пустоту,
как будто из ночи выловили шумы
и выжали сны, оставив бесцветный жмых.
Как будто ушла вода, и как ни терзай
всезнающую лозу, только врёт лоза.
(lllytnik)
Потом была темнота. Или ее не было - и был свет, не дающий сомкнуть глаза? Не-мертвые не устают, не-мертвым не нужно спать, но отдельным не-мертвым нужно то, что неоткуда взять в тесной клетке - чужая боль, чужие муки, чужая смерть. И возможность дви-гать-ся. Счет времени он потерял быстро - не было ничего, чтоб отсчитывать минуты, часы, дни… века? Прошлое смешалось с настоящим, настоящее - с воображаемым будущим, и все это длилось, длилось и длилось. Да, потом он скажет, что был уверен - его не оставят здесь, он не проведет здесь всю не-жизнь, сколько ее отпущено. Возможно, многие ему даже поверят. Но, пожалуй, во всем мире будет только один человек, которому Кольтира скажет, совершенно не меняясь в лице: “Знаешь, я думал, что за мной никто не придет”, и это будет не упреком и не обвинением, а сообщением в духе “хорошая погода сегодня”. А что такого? Это же правда.
С кем конкретно из присутствующих на проекте персонажей и во что вы хотели бы сыграть
► С Тассарианом - в very complicated cabbage soup, в
лавхейтбоевое братство тм, в "в каждой строчке - только точки, догадайся, мол, сама" и в "попробуйте попроще, без намеков". Спойлер - попроще не выйдет.► С Винной - в
волкомибовХиджикату и Тэцу, в "он умер, просил извиниться за неудобства" и прочее такое, плюс, само собой, в наше вечное лето, которое оказалось вовсе не вечным.► С
орлом нашимДарк'ханом Дратиром - в... в это... как его... смертельное (хм, "смертельное" - смешное слово) противостояние.Кажется, в фразе "намотать кишки этой твари на Байфрост" я сделал слишком много ошибок.Ну, и в захватывающее мерянье ушами при жизни, само собой. Как без этого.► Когда (если) придет Сильвана, дорогой наш рейнджер-генерал - ябпоиграл и то, что при жизни, и то, что по-за жизнью бывает, в историю о преданном доверии и справедливом за то воздаянии, и прочее, и прочее.
Отступления от канона и хэдканоны
Ну, и всякое россыпью. Можно попробовать сложить из этих ледяных осколков слово “вечность”)
► Его рунический меч зовут Байфрост (да, именно зовут, ну, а кто скажет “Замороз”, тот лысый бурундук, честное слово). Байфрост, сука, личность - как суслик, только Байфрост. Имеет мнение по разным вопросам - к счастью, его слова слышит только хозяин (и хорошо, хозяина и так мало кто любит, а если бы знали, что его клинок говорит - уууу, что было бы). А что говорит? “Да как и все пророки - всякую гадость” (с))
шокирующие подробностиНу, что вы тут хотели увидеть?)) А тут ничего такого - просто кусок поста ПРО ЭТО.
его рука все еще отчаянно сжимает рукоять клинка. пальцы горят — их словно облизывает живое и ослепительно-жгучее пламя. он не хочет смотреть, не хочет знать — и уже знает — и все же опускает взгляд — и видит, как по лезвию бегут, становясь все ярче, зеленоватые искры оскверненной, проклятой магии. магии, которая никогда не будет прежней — откуда ему это известно? откуда ему это известно — здесь — вдали от погибшего Солнечного Колодца?... нет, он просто знает это — и все. сила течет по лезвию его меча — больная, неправильная, — но все же сила. в его груди отчаянно горит — догорает — неведомый ему огонь. и клинок загорается, пульсирует зеленоватым огнем, и где-то на грани сознания звучит еще одно имя, и он запоминает его, чтоб произнести — потом. не сейчас. а, может, и никогда. потому что сил почти не остается — все они отданы поединку, и клинку, и обретенной памяти, а на себя-то и не хватает.
► Его дохлого коня зовут Кровавый Туман (и этот перевод мне, пожалуй, нравится). Конь, к счастью, не разговаривает (хотя порой глумливо ржет). Правда, я подозреваю - это потому, что Кровавый Туман очень умный и предпочитает не демонстрировать свой интеллект почем зря. Впрочем, и хорошо - только говорящего
ехидногоконя с ценным мнением нам в этом цирке и не хватало. Есть мнение, что Кровавый Туман трогательно влюблен в Сумрак, но это не точно))► Под настроение он, как правило, интересный собеседник, он много знает и много читал, а еще он - очень наблюдательный и обращает внимание на то, до чего другим дела нет (например, откуда лучше смотреть на северное сияние над дворцами титанов).
► Он способен быть вежливым, как на королевском приеме, и редкостным, феерическим, невыносимым хамлом - это зависит от того, насколько собеседник (здесь и сейчас) ему нравится, а также обстоятельств взаимодействия, луны в козероге и пролета глодателей драконьих костей над Драконьим же погостом. То есть - как повезет. Поэтому кто-то помнит его как чудесного человека (человек - это счетная единица, как известно), а кто-то - как редкую тварь, “и все это правда” (с).
Дренейские ученые назвали бы такое “многогранной личностью”, а те, кто попроще, сказали бы, что эта самая личность напрашивается на то, чтоб получить в… личность. Если честно, верны оба утверждения.► После эпического выбора “Орда, Альянс или нувсехнахрен” он пришел целенаправленно к Сильване - Отрекшиеся при всем своем были все равно ближе и понятнее, чем живые (да шансов на то, что живые примут не-мертвых такими, как есть, было исчезающе мало). Именно поэтому, как мне представляется, he is even faction-tagged as part of the Undercity. Андерсити и есть, что уж тут.
P.S. И про любовь интересно, наверное?)
тыцустаешь от вопросов,
которые задают люди -
"у вас отношения?"
"между вами все серьезно?"
"вы были близки или нет?"
кошка и мышь при встрече
неизбежно вступают в тесные отношения
серьезнее не бывает
и если это не близость, то что
(kaitana)
А больше и добавить нечего.
ОБ ИГРОКЕ
Способ связи
Телеграм @TaemyLynn
Пробный пост
девять имён твоих, девять времён, вода,
чем зпт ничем тчк, пластами
хлопковый холод, хлыст, муравьиный страх
песни железные петь деревянными голосами,
каменную нежность удерживать во стеклянных руках ©
корабль тяжело, медленно, как огромный зверь, вздрагивает и стонет. если бы не щиты, ядро пробило бы борт - но щиты пока что есть, и парящему в тяжелых серых облаках “Молоту Оргрима” (можно ли было придумать более дурацкое название? чем воздушный корабль может вообще напоминать молот? чем?) ничего не угрожает. это уже становится скучным - потому что повторяется сотни, тысячи раз. кажется, кто-то описывал так муки посмертия - один и тот же бесконечный день. жаль, он не помнит - кто именно. кажется, это была большая - и не очень интересная - книга, и ничего-то больше из нее не запомнилось. а теперь и не найдешь. может, сгорела, может, затерялась, может, лежит на потрескавшемся, зарастающем мхом мраморе, и только ветер переворачивает ее страницы. все может быть.
в углу возится Утаму, перебирает свои травы и амулеты, что-то бубнит себе под нос - то ли ругается, то ли плетет заговор. кто их, троллей, разберет. хотя, скорее, второе. она все время что-то скручивает из трав, деревяшек и ниток, бормочет что-то про вуду и темные тайны. он не знает, что это - и зачем. но не возражает, когда Утаму вешает ему на шею амулет со словами: “и носи, не снимай, тогда они не подойдут близко.” глаза у Утаму - всегда зеленые, но в этот миг становятся почти черными. он не спрашивает, кто - они. он почему-то уверен, что тролльская ведьма - знает. или чувствует. понимает. они и впрямь не приходят - по крайней мере, пока. темнота остается просто темнотой. он не знает, кого благодарить за это - то ли тролльское вуду, то ли близость Его цитадели.
еще удар. на столе подпрыгивают и жалобно звенят прозрачные, почти невесомые чернильницы, трепещет, как живое, перо, на пол скатываются свитки. он наклоняется, кладет их обратно - аккуратно, от меньшего к большему, и сам не знает, зачем. ударят еще раз - и все снова рассыплется. но он упрямо делает это - раз за разом. раз за разом. ему не надоедает.
Корм - то есть, само собой, Покоритель Небес Корм Черный Шрам или как там его правильно назвать - лениво дремлет, привалившись к стене и укрыв ноги тяжелой мохнатой шкурой. орка совершенно не беспокоит обстрел - по крайней мере, ради него он не готов сдвигаться с места. вот если ядро все-таки пробьет обшивку - тогда да. тогда можно будет и побегать. а так-то зачем? все равно сейчас по палубе носится яростная Мулга, надрывно кричит: “Держите щиты!” Мулге страшно. он знает. она боится, что корабль упадет, она не любит вот так висеть в воздухе на безумной, непредставимой высоте. ему даже жаль ее. немного.
в общем, всем есть чем заняться.
скоро корабль Альянса прекратит огонь - так всегда бывает. а потом заговорят пушки Орды - и так до бесконечности. до тех пор, пока не дрогнет магический щит у того ли, у другого ли корабля. на редкость увлекательное занятие…
“щиты выдержат,” говорит он сам себе. нет, он не боится, что “Молот Оргрима” рухнет вниз, на острые скалы, разлетится огненным вихрем, обломками дерева и металла. если честно - ему все равно. разве что немного жалко живых. так умирать - паршиво. впрочем, умирать паршиво - всегда. он думает о сине-золотом корабле, парящем над той же бездной - и ему страшно, и приходится снова повторять: “щиты выдержат”. впрочем, он знает, что сделает, если - вдруг - защита “Усмирителя небес” дрогнет. Байфрост, небрежно прислоненный к оружейной стойке, согласно - и неслышимо остальным - поет: “правильно говоришь.”
удар. Утаму вскидывает голову, вслушивается, подергивая заостренными ушами. потом снова склоняется к своей работе. Корм даже не просыпается - привычка. он разворачивает свиток, но не видит, что там написано - буквы расплываются перед глазами. был бы живой - подумал бы, что от усталости. но он давно и бесповоротно мертв, так что усталость может быть разве что отговоркой для живых.
Мулга сбегает вниз быстро, почти скатывается, задыхаясь - от спешки и страха. он поднимает голову, откладывает бумаги в сторону. Утаму тоже отрывается от своих бесконечных дел, смотрит с тревогой. Корм продолжает дремать - то ли не слышит топота ног, то ли притворяется, что не слышит.
- там… господин эльф... - Мулга тяжело дышит. она торопилась. ее единственный глаз сверкает отвагой и яростью, и вместе с тем - страхом. - там… из ваших кто-то. тварь дох… костяная, ну точно, как у тебя. и светится. а эти палят, как демоны. вы уж…
он поднимается - быстро, неуловимо быстро, так, что Мулга вздрагивает. никак не привыкнет к немертвым. казалось бы - столько времени прошло, а все-таки.
- иду, - говорит он.
- смотри, чтоб тебе башку не прострелили, ты нам еще сгодишься, - Корм открывает один глаз и зевает.
- непременно, - обещает он, уже взлетая по пологому подъему вверх, на палубу. туда, где ядра - до поры, до времени - с грохотом разбиваются о магический щит, туда, где гуляет безжалостный ледяной ветер, который тут же подхватывает его белые волосы, швыряет в лицо, треплет, запутывает. он вскидывает голову, различая в дыму и мерцании магии силуэт костяного зверя и всадника на его спине. “свои”, думает он. и еще думает - “пока щит не снимут, так и придется болтаться в воздухе”. он взмахивает рукой - обозначая “вижу, здесь” и “отходи в сторону”.
и тут пушки “Усмирителя небес” замолкают. и молчат. на палубе сине-золотого корабля что-то происходит, но сквозь дым не разобрать - что. вроде бы ничего страшного. “заряды, небось, кончились,” - хихикает кто-то рядом. корабль уплывает - все дальше, дальше, вот уже преодолевая расстояние выстрела, и магический щит медленно меркнет, мерцает и гаснет.
он поднимает голову и снова машет рукой.
“спускайся.”
