девять имён твоих, девять времён, вода,
чем зпт ничем тчк, пластами
хлопковый холод, хлыст, муравьиный страх
песни железные петь деревянными голосами,
каменную нежность удерживать во стеклянных руках ©
корабль тяжело, медленно, как огромный зверь, вздрагивает и стонет. если бы не щиты, ядро пробило бы борт - но щиты пока что есть, и парящему в тяжелых серых облаках “Молоту Оргрима” (можно ли было придумать более дурацкое название? чем воздушный корабль может вообще напоминать молот? чем?) ничего не угрожает. это уже становится скучным - потому что повторяется сотни, тысячи раз. кажется, кто-то описывал так муки посмертия - один и тот же бесконечный день. жаль, он не помнит - кто именно. кажется, это была большая - и не очень интересная - книга, и ничего-то больше из нее не запомнилось. а теперь и не найдешь. может, сгорела, может, затерялась, может, лежит на потрескавшемся, зарастающем мхом мраморе, и только ветер переворачивает ее страницы. все может быть.
в углу возится Утаму, перебирает свои травы и амулеты, что-то бубнит себе под нос - то ли ругается, то ли плетет заговор. кто их, троллей, разберет. хотя, скорее, второе. она все время что-то скручивает из трав, деревяшек и ниток, бормочет что-то про вуду и темные тайны. он не знает, что это - и зачем. но не возражает, когда Утаму вешает ему на шею амулет со словами: “и носи, не снимай, тогда они не подойдут близко.” глаза у Утаму - всегда зеленые, но в этот миг становятся почти черными. он не спрашивает, кто - они. он почему-то уверен, что тролльская ведьма - знает. или чувствует. понимает. они и впрямь не приходят - по крайней мере, пока. темнота остается просто темнотой. он не знает, кого благодарить за это - то ли тролльское вуду, то ли близость Его цитадели.
еще удар. на столе подпрыгивают и жалобно звенят прозрачные, почти невесомые чернильницы, трепещет, как живое, перо, на пол скатываются свитки. он наклоняется, кладет их обратно - аккуратно, от меньшего к большему, и сам не знает, зачем. ударят еще раз - и все снова рассыплется. но он упрямо делает это - раз за разом. раз за разом. ему не надоедает.
Корм - то есть, само собой, Покоритель Небес Корм Черный Шрам или как там его правильно назвать - лениво дремлет, привалившись к стене и укрыв ноги тяжелой мохнатой шкурой. орка совершенно не беспокоит обстрел - по крайней мере, ради него он не готов сдвигаться с места. вот если ядро все-таки пробьет обшивку - тогда да. тогда можно будет и побегать. а так-то зачем? все равно сейчас по палубе носится яростная Мулга, надрывно кричит: “Держите щиты!” Мулге страшно. он знает. она боится, что корабль упадет, она не любит вот так висеть в воздухе на безумной, непредставимой высоте. ему даже жаль ее. немного.
в общем, всем есть чем заняться.
скоро корабль Альянса прекратит огонь - так всегда бывает. а потом заговорят пушки Орды - и так до бесконечности. до тех пор, пока не дрогнет магический щит у того ли, у другого ли корабля. на редкость увлекательное занятие…
“щиты выдержат,” говорит он сам себе. нет, он не боится, что “Молот Оргрима” рухнет вниз, на острые скалы, разлетится огненным вихрем, обломками дерева и металла. если честно - ему все равно. разве что немного жалко живых. так умирать - паршиво. впрочем, умирать паршиво - всегда. он думает о сине-золотом корабле, парящем над той же бездной - и ему страшно, и приходится снова повторять: “щиты выдержат”. впрочем, он знает, что сделает, если - вдруг - защита “Усмирителя небес” дрогнет. Байфрост, небрежно прислоненный к оружейной стойке, согласно - и неслышимо остальным - поет: “правильно говоришь.”
удар. Утаму вскидывает голову, вслушивается, подергивая заостренными ушами. потом снова склоняется к своей работе. Корм даже не просыпается - привычка. он разворачивает свиток, но не видит, что там написано - буквы расплываются перед глазами. был бы живой - подумал бы, что от усталости. но он давно и бесповоротно мертв, так что усталость может быть разве что отговоркой для живых.
Мулга сбегает вниз быстро, почти скатывается, задыхаясь - от спешки и страха. он поднимает голову, откладывает бумаги в сторону. Утаму тоже отрывается от своих бесконечных дел, смотрит с тревогой. Корм продолжает дремать - то ли не слышит топота ног, то ли притворяется, что не слышит.
- там… господин эльф... - Мулга тяжело дышит. она торопилась. ее единственный глаз сверкает отвагой и яростью, и вместе с тем - страхом. - там… из ваших кто-то. тварь дох… костяная, ну точно, как у тебя. и светится. а эти палят, как демоны. вы уж…
он поднимается - быстро, неуловимо быстро, так, что Мулга вздрагивает. никак не привыкнет к немертвым. казалось бы - столько времени прошло, а все-таки.
- иду, - говорит он.
- смотри, чтоб тебе башку не прострелили, ты нам еще сгодишься, - Корм открывает один глаз и зевает.
- непременно, - обещает он, уже взлетая по пологому подъему вверх, на палубу. туда, где ядра - до поры, до времени - с грохотом разбиваются о магический щит, туда, где гуляет безжалостный ледяной ветер, который тут же подхватывает его белые волосы, швыряет в лицо, треплет, запутывает. он вскидывает голову, различая в дыму и мерцании магии силуэт костяного зверя и всадника на его спине. “свои”, думает он. и еще думает - “пока щит не снимут, так и придется болтаться в воздухе”. он взмахивает рукой - обозначая “вижу, здесь” и “отходи в сторону”.
и тут пушки “Усмирителя небес” замолкают. и молчат. на палубе сине-золотого корабля что-то происходит, но сквозь дым не разобрать - что. вроде бы ничего страшного. “заряды, небось, кончились,” - хихикает кто-то рядом. корабль уплывает - все дальше, дальше, вот уже преодолевая расстояние выстрела, и магический щит медленно меркнет, мерцает и гаснет.
он поднимает голову и снова машет рукой.
“спускайся.”